4 Г.Ф.Доброноженко Л.С.Шабалова Раскулачивание и крестьянская ссылка в социальной памяти людей

ФОМИНА (ИГНАТОВА) ГАЛИНА ФЕДОРОВНА

Спецпоселки Вожаель и Божьюдор, пос. Жешарт, Усть-Вымс­кий район

Игнатов Андрей Григорьевич, русский, м.п. х. Суходольский, Ата-мановский с/с, Михайловский р-н, Сталинградская обл. Выслан в 1931 г. на основании Постановления СНК и ЦИК от 01. 02. 1930 г. как кулак. М с/п: Железнодорожный район Коми АССР.С/ с: жена — Игнатова Агафья Филипповна, 1887 г.р.; сын — Игна­тов Семен Андреевич, 1902 г.р.; сноха — Игнатова Татьяна Ива­новна, 1903 г.р.; сноха — Игнатова Марфа Самсоновна, 1910 г.р.; сын — Игнатов Федор Андреевич, 1911 г.р.; внук — Игнатов Василий Семенович, 1923 г.р.; внук— Игнатов Федор Семено­вич, 1925 г.р.; внучка — Игнатова Галина Семеновна, 1928 г.р.; внучка— Игнатова Галина Федоровна, 1936 г.р.; внучка— Иг­натова Антонина Семеновна, 1938 г.р.; внук— Игнатов Алек­сандр Федорович, 1939 г.р.*

Родились и выросли наши мать Игнатова Марфа Самсоновна и отец Игнатов Федор Андреевич в Волгоградской области. Марфа Самсоновна родилась в 1911 г. на хуторе Попов, а Федор Андреевич — 7 января 1911 г. на хуторе Суходольском.

У родителей Федора Андреевича семья была большая: дети, дяди, тети, старенькие родители. Было также и хозяйство, семью-то надо было кормить. Держали скот: быка, лошадь, корову, несколько овец, гусей, кур. Работали на поле, был свой плуг. Отец Андрей Григорьевич, сын Федор Андреевич, братья и остальные мужчины работали в поле, возвраща­лись домой поздно, поэтому семья и приготовление пищи, все хозяйство ложилось на плечи матери Агафьи Филипповны.

В скором времени Агафья Филипповна сказала Федору Андреевичу, что ей нужна помощница по хозяйству, а так как он уже взрослый парень, то ему нужна жена.

Через неделю поехали сваты на хутор Попов и сосватали Федору Ан­дреевичу в невесты Марфу Самсоновну Щербакову. В скором времени сыграли свадьбу, Марфе Самсоновне в то время исполнилось 16 лет. На свадьбу ей подарили ситцевую кофту и юбку, так она в первый раз в сво­ей жизни увидела ситец, по тем временам это был самый лучший пода­рок, о котором можно было только мечтать. В те времена они сами сажа­ли, растили лен, ткали из него себе полотно, вымачивали его, отбелива­ли и шили одежду себе и всем членам семьи. Этим занимались женщины в зимнее время. После свадьбы Марфа Самсоновна переехала жить к мужу в дом и стала помогать по хозяйству Агафье Филипповне и Андрею Григорьевичу.

* Покаяние: Мартиролог / Сост. Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова... Т. 4. Ч. 1. С. 920.

83

По воспоминаниям Марфы Самсоновны (со слов ее дочери), времени осматриваться, привы­кать не было, работы было мно­го, да и семья была большая. Жили они в небольшой хате (ма­занке). Пол, стены были глиняные, крыша была соломенная. В хате стояла всего одна большая кро­вать, застеленная соломой, на ней спали дети, а взрослые спали на полу, настелив соломы, а поверх соломы — половики, сотканные из льна. Укрывались тулупами, шубами, в те времена они не зна­ли, что такое постельное белье. В углу комнаты стояли два сунду­ка, в них хранилось то небольшое количество вещей, одежды, кото­рая у них была.

Как рассказывала Марфа Самсоновна детям, одевались Агафья Филипповна и Федор Андреевич   они бедно, но еда у них всегда Игнатовы. была. Трудились они, не зная вре-

мени, от восхода солнышка и до его заката; и так каждый день, зато и семья не голодала, очень все были трудолюбивые. Живя на земельных наделах, мужчины и женщины возде­лывали землю, сажали и выращивали зерно, сами делали небольшие пруды и разводили рыбу, занимались рыболовством, держали кое-какой скот, гусей. Зерно, мясо, рыбу сдавали государству и получали за это день­ги, на которые покупали себе плуги, сети, скот, утварь, необходимую по хозяйству.

Вскоре Марфа Самсоновна родил первого ребенка, а затем второго (как их звали, Галина Федоровна не помнит). Так они и жили, работая, занимаясь хозяйством, растя детей, и даже подумать не могли, что скоро в их жизни все очень сильно изменится, не будет ни дома, ни хозяйства.

Ранней осенью в 1928 г. рано утром, когда дети еще спали, а взрос­лые завтракали, пришли государственные люди (так их называла Марфа Самсоновна) и объявили им, что они являются кулаками. Показали бума­гу и сказали, что их будут раскулачивать, и что все их имущество: дом, скот, огород, припасы, заготовки на зиму — переходят часть колхозу, а часть — государству. Разрешили взять с собой сундук, две подушки, две старые шубы, кое-какую одежду, шерстяные носки, обувь.

84

На следующий день всех раскулаченных собрали на поле и наделили их землей (земельным наделом). На этой наделе им нужно было постро­ить хоть какое-нибудь жилье, а так как материала строительного не было, то вырыли землянку, настелили солому и так и жили. С Марфой Самсо-новной и ее мужем помимо детей жили и родители Марфы Самсоновны. Летом в таком жилище жить было терпимо, но вот зимой очень многие замерзали, хорошо, что женщин и детей на зиму, на холодное время, за­бирали к себе в сараи знакомые крестьяне, а то совсем нельзя было бы выжить деткам.

В 1929 г. Федора Алексеевича и других мужчин согнали в город Ми­хайлову и всех посадили в тюрьму. Родственников, знакомых к ним не пускали, передачки не принимали, видеться не разрешали. Находились они в тюрьме до 1931 г. Когда их выпустили, то разрешили вернуться к своим семьям. Как только семьи воссоединились, им объявили, что по приказу правительства семьи кулаков выселяют и отправляют на рабо­ты, а куда — ничего им сказано не было. Перед отправкой им разрешили собрать все то немногое, что они успели нажить за такой короткий срок.

Рано утром их посадили на повозки и повезли до железной дороги, повозок было мало, а людей много, поэтому в повозках ехали дети, ста­рики и везли вещи. На железной дороге их всех посадили в «телячьи» вагоны, набив битком, и вагоны наглухо закрыли. Так они доехали до Кот­ласа. Затем их высадили и повели до реки. На реке посадили на баржу, и плыли они по реке Вымь до Вожаеля (но это место потом уже будет так называться). Когда они прибыли, их всех заставили высадиться на берег и заставили идти в лес, в котором, как они догадывались, люди никогда не жили, да и вообще никогда не появлялись. Так они шли по лесу, проби­раясь с вещами, детьми между деревьями, шли долго. Наконец сопро­вождающие их люди, увидев охотничий домик, сказали, что они уже на месте и могут располагаться здесь как на ночлег, так и на все остальное время. Люди все были очень уставшие, голодные, продрогшие, как от хо­лода, так и от неизвестности. Они не знали, что их ожидает завтра.

Мужчины стали рубить ветки сосен, елок и сооружать шалаши, делать настил на землю, чтобы хоть как-то поспать, так как все были измотаны. В этом строительстве все помогали друг другу. Когда более или менее все их жилища были сооружены, они развели костер, поели, у кого что было, и пошли спать. А на утро, когда все проснулись и вышли из своих шалашей, все были в ужасе, многие плакали, лес был белый, ночью вы­пал снег, и было холодно. В избушку им входить было запрещено, так как там жили люди, которые их «охраняли». Сопровождающие сказали посе­ленцам, что до наступления морозов они должны построить себе барак, иначе они все умрут от холода. И всем поселившимся в лесу людям все пришлось начинать с нуля. Пока строился барак, люди продолжали жить в шалаше. По рассказам Марфы Самсоновны, в то время их спасал сун­дук, потому что в него они спасали одежду, вещи от сырости, в нем спали

85

Марфа Самсоновна Игнатова с сыном Леонидом и Агафьей Филипповной Игнатовой

их маленькие дети. Хотя когда она всю дорогу тащила его с собой, мно­гие, кто с ними ехал, спрашивали, зачем ей такая тяжесть нужна, угова­ривали бросить его. Этот сундук до сих пор хранит у себя Галина Федо­ровна.

Через месяц барак был построен и все семьи перешли в него жить. Многие не дожили и погибли от холода и сырости. Умерли дети Марфы Самсоновны и Федора Андреевича, умер отец Марфы Самсоновны. Хотя люди и жили, как в казарме, все были рады, что у них есть теплое жилье. Как только появилось жилье, людям сказали, что они каждый день будут ходить на работы в лес и заготавливать лес государству. Каждый день мужчины и женщины вставали рано и уходили в лес и работали до по­зднего вечера. Мужчины пилили и рубили деревья, а женщины рубили сучки и на лошадиных повозках возили бревна до реки. В бараке разре­шали оставаться только одной из женщин, чтобы она присматривала за детьми, скотом. У них к тому времени в хозяйстве было две козы и немно­го кур. Так они работали всю зиму, а весной мужчины работали в лесу и обрабатывали землю. Женщины сажали и выращивали морковь, горох, картофель, капусту. По реке сплавляли лес, сооружая из него плоты. По реке для разведения им привезли свиней, много кур, все были очень рады. В этом небольшом поселении был образован колхоз. Все выращенное: овощи, скот (мясо) — сдавалось в колхоз, иногда что-нибудь давали по­селенцам. Осенью после уборки урожая женщин отправляли на заготов­ку грибов, ягод на зиму для колхоза, а чтобы заготовить что-то для себя, людей отпускали редко.

86

Андрей Федорович Игнатов.

В 1933 г. у Марфы Самсоновны и Федо­ра Андреевича родился сын Александр, а в 1936 г.— дочь Галина. Семья Игнатовых жила в Вожаеле с 1930 по 1939 гг.

Осенью 1939 г. мужчин собрали всех вме­сте и объявили, что их отправляют в верх по реке Вымь разрабатывать новые глухие ме­ста и строить новые бараки для людей, ко­торые должны в скором времени туда при­быть, то есть для таких же ссыльных, как и они сами. Женам с мужьями ехать запрети­ли.

Все женщины, дети, старики остались в Вожаеле, а мужей отправили на барже в Бо­жьюдор (но это он потом так будет называть­ся). Божьюдор в переводе с коми на русский звучит так: «бэж» — хвост, «ю» — вода, «дор» — возле, то есть «хвост возле воды». После того как мужчины построили барак, в Божьюдор на барже привезли большое ко­личество людей, по рассказу Марфы Самсо­новны детям, белорусов. Вновь прибывшие так же зимой работали в лесу, а летом обра­батывали землю, выращивали овощи и сда­вали в колхоз. В 1940 г. Марфе Самсоновне разрешили с детьми и матерью переехать из Вожаёля к мужу в Божьюдор. Мужчинам при­ходилось работам везде, куда их посылали. Отправляли их и в Чибью строить плоты, ко­сить сено.

Прожили в Божьюдоре Марфа Самсонов-на с Федором Андреевичем, детьми и мате­рью до 1941 г. Когда началась война, вся их семья вернулась жить и работать в Вожаёль. Федора Андреевича на фронт не брали, го­ворили, что ссыльных не берут. Но в 1942 г. мужчин с поселения собрали и отправили на фронт. Валка леса, дети, хозяйство — все это легло на плечи женщин.

На войне Федор Андреевич воевал под Ленинградом на Волховском фронте. В боях под Сенявино при окружении немцев в 1942—43 гг. Федо­ра Андреевича два раза ранило в ногу, второй раз он тяжело был ранен в бедро, после госпиталя его комиссовали, и в 1943 г. Федор Андреевич приплыл по реке на лодке в Вожаель на двух костылях. Подлечившись и встав на ноги, в 1944 г. его с несколькими мужчинами отправили в посе­лок Жешарт строить завод, жену с детьми вместе с Федором Андрееви­чем не отпустили.

Галина Федоровна Игнатова.

87

В Жешарте им все приходилось начинать с нуля, посреди леса нахо­дилось всего два дома. Мужчины построили бараки и начали строить за­вод.

Марфа Самсоновна два года жила с детьми и матерью в Вожаеле, ее никак не хотели отпускать к мужу. В 1946 г. она решилась бежать, никому ничего не говоря. С нею пошла ее мать, дети, взяли кое-какие вещи, козу, немного картошки, бутыль масла. Дочь Марфы Самсоновны, Галина, к тому времени в Вожаеле заканчивала третий класс, а Андрею было око­ло семи лет.

Была ранняя весна, но река уже была открыта. Им повезло, потому что пришел лагерный катер, он привозил продовольствие для поселен­цев. Марфа Самсоновна уговорила их взять с собой, так они доплыли до Весляны. Это была раньше портовая перевалочная база, там находи­лось много продовольственных складов. В Весляне им пришлось ждать 2—3 дня, пока Марфа Самсоновна не нашла катер, который вез лагерни­ков в Княжпогост. Брать их на катер долго не хотели, потому что было строго запрещено перевозить посторонних, но потом из-за маленьких детей согласились. Не доезжая до Княжпогоста 2 км, как только показал­ся город, катер остановился, и Марфу Самсоновну с детьми и матерью высадили на берег. Там они издалека впервые увидели электричество. В Княжпогосте Марфа Самсоновна разыскала знакомых по поселению лю­дей, которые дали им возможность два дня отдохнуть, а затем эти же знакомые помогли им найти машину, на которой они доехали до Усть-Выми, а затем по реке на теплоходе доплыли до Жешарта. Марфа Сам­соновна нашла мужа, и они стали жить все вместе.

Марфа Самсоновна и Федор Андреевич долго боялись, что кинутся их искать с поселения, но никто их искать не стал, и они наконец-то стали устраивать свою жизнь. В Жешарте их дочь Галина пошла в четвертый класс, а Андрей пошел в первый класс. В скором времени в их семье родился сын Леонид.

Построив завод, Федор Андреевич временно работал продавцом, так как умел неплохо считать и был немного грамотным, а когда открылся на заводе цех по производству шпал, он пришел работать в цех. После от­крытия этого цеха у людей появилась надежда на строительство своих домов.

На шпалорезке Федор Андреевич работал с семи утра и до пяти ча­сов вечера, выполняя план, а после работы разрешалось по заявкам ре­зать шпалы людям на строительство домов, а строиться хотели все, каж­дому хотелось уйти из барака и жить самостоятельно. Вот и приходилось Федору Андреевичу работать до двенадцати часов ночи почти каждый день, потому что он не мог отказать людям. Приходил домой уставший и замертво падал спать, а утром вставал в 6 утра и шел на работу. И так изо дня в день.

88

Семья Игнатовых с родственниками. Г. Михайловка. 1965 г.

Потом Федор Андреевич работал в подсобном хозяйстве агрономом. Завод имел свои поля и снабжал людей овощами. По воспоминаниям Галины Федоровны, он был очень отвественным и работящим: на полях работал вместе с рабочими, а на уборке картофеля пока всю картошку с поля не увезет — домой не пойдет.

После 1946 г. в поселок Жешарт стали привозить ссыльных немцев, поляков, латышей, все они жили на берегу реки Вычегды в землянках, очень сильно бедствовали, ходили по помойкам, потому что власть к ним плохо относилась, ничего им не давала, но люди им помогали.

В 1953 г., когда в Жешарте открылся ОРС, Федор Андреевич работал там кладовщиком. Работы он не боялся, как говорил: «Куда пошлют ра­ботать, туда и пойду». Галина Федоровна и Андрей Федорович до сих пор вспоминают, какое удивительное здоровье было у их отца, сколько вы­носливости в нем было, работал за двоих и никогда не жаловался.

Марфа Самсоновна также работала в п. Жешарт сначала в пекарне, а затем на фанерном заводе, а когда Федор Андреевич работал в ОРСе, то Марфа Самсоновна помогала мужу по работе. Федор Андреевич умер в возрасте 80 лет, а Марфа Самсоновна дожила до 92 лет.

Дети до сих пор живут в п. Жешарт: Галина Федоровна по направле­нию от сельпо выучилась на бухгалтера, вышла замуж, живет в Жешарте. Андрей Федорович женился, жил и работал в Жешарте на заводе. В на-

89

стоящее время они оба на пенсии. Брат Леонид Федорович жил и рабо­тал в поселке Жешарт, строил новый завод совместно с финнами, и на нем всю жизнь проработал, умер от рака.

В 1991 г. их семью реабилитировали, но об этом они узнали позже.

Из фонда воспоминаний и писем научно-исследовательской лаборатории «История крестьянства Европейского Севе­ра в 20—30-е годы XX века». Воспоминания Г. Игнатовой (Фо­миной) и А. Игнатова о своих родителях записаны в ноябре 2003 г. студенткой юридического факультета И. П. Вотин-цевой. Декабрь 2000 г.

АРХИВНАЯ-'СПРАВКА

;   v Игнатову А.Ф.

' " 19 февраля 1997 г- № 374.

В документах архивного фонда Михайловской районной особой комиссии по ликвидации кулачества по Поповскому с/совету име­ются сведения о Щербакове Самсоне Савельевиче.

Выписка из протокола Ш I заседания Поповской сельской комис­сии по ликвидации кулачества как класса.Михайловского района1 •

«Слушали: рассмотрение материалов на кулацкие хоэ-ва.

Ш 6. Щербаков Самсон Савельевич ~ кулак» владелец мельницы, имел по несколько постоянных батраков,' имел аренду земли до 50 дес, занимался перепродажей скота, имел 1/5 часть трактора,,I/ 3 часть паровой машины, добровольно отступал с белой армией, за невыполнение контрольной цифры',-по хлебу подвергался, кратному самообложению в сумме 490 руб., вел агитацию против сов. влас-

Постановили: имущество кулака.Щербакова, перечисленное в описи 6, конфисковать, из которого часть реализовать на покрытие гос. долгов в сумме 955 руб#, остальное передать в неделимый1 фонд колхоза «Правда». Кулака Щербакова и егно семь», сына и сноху и 5 внуков выслать из пределов" Н. В* Края».

Имеется^повагонный, список на,выселяемые кулацкие хозяйства из Михайловского,района: вагон, Я2 9

Щербаков, Самсон Савельев - 62 года *     v

, Жена Мария Ананьевна - 62 года

-,Сын Федор - 28 лет

Сноха Мария - 27 лет

Внучка.Анастасия - 8 лет

Внучка' Ольга -4 года

Внучка Надежда - 8 мес.

Опись имущества в документах отсутствует.

Основание:- Ф. Р- 744. Оп.1. Д. 5. Л.6$,Д. ,8. Л., 21-22.

Директор ГА Волгоградской области, к.и.н.    ff.ff. Смирнов Исполнитель В.Н. Бабанова

Дата заседания комиссии в документе не указана.

91

КОРТКЕРОССКИЙ РАЙОН

СОКОЛОВА ЕЛЕНА ФЕДОРОВНА

Спецпоселок Боровой, Корткеросский район

Прошу подтвердить факты применения к нам политических репрес­сий в виде ссылки в Республику Коми.

В 1930 г. моих родителей, Соколовых Федора Алексеевича (1888 г.р.) и Анну Харитоновну (1890 г.р.) и нас, шестерых детей, после раскулачи­вания отправили в ссылку в Коми АССР.

В Воронеже нас погрузили в товарные вагоны и привезли в г. Котлас. В Котласе перегрузили на пароходы и выгрузили в селе Богородск Сторо-жевского района. В Богородске распределили по домам. Мы жили у Ми­хайловых Семена Михайловича и Лидии Николаевны. У них были малень­кие дети — Анна и Мария одного и двух лет, и я у них потом работала в няньках два лета. Они брали разрешение сельсовета на мое проживание.

Затем нас перевезли в с. Троицк. Поставили на квартиру — забыла имена хозяев, но очень хорошие люди, потом они меня устроили в няньки к Габовым (Прокопий и Маланья).

Затем нас перевезли в село Нившера в 40 км в глубь тайги и там рас­положили в лагере для ссыльных, где комендантом был Микушев.

В первое время давали пайки — муку, крупу и др. Говорили: «обжи­вайтесь, это ваше постоянное место жительства». Открыли школу, где преподавателями были Николай Николаевич и Лидия Николаевна. Отца отправили в 1931 г. в Сторожевск на ускоренные курсы прорабов. Он их закончил, вернулся с дипломом прораба, началось строительство домов.

Но грянул голод по всей стране, а уж для ссыльных и подавно. Люди стали пухнуть и умирать от голода. У нас тоже умер один брат, которому было 6 лет. Стали думать, как сбежать в села, к людям. Поскольку я три лета жила в семьях коми, то хорошо знала их язык. Это помогло мне вы­вести из поселка по одному сначала отца, потом брата и мать. Каждый шел до Котласа пешком почти год. Самых маленьких, Соколову Марию Федоровну (1926 г.р.) и Соколову Александру Федоровну (1928 г.р.), от­правили в детский дом в село Небдино.

20 марта 1996 г.

Из заявления Е.В. Соколовой в МВД РК Хранится в НА РК.

92

ЦГА "Ж: сообщает» что. в: дх>|гуз^^

1<ЧоТЧеСТВб'

Д^е^Г/Еёбдй^

Мария Федо^овн^.''I     :Л^-Л^ЛЛЛ^'^Л}^ : 4>i&?/

-B .довументах.; указано - место- ро^енйяг\<Во^онвжскад *-обд*. f им>;ет-;|)р^йтвлеД; ';.:VyVv ,>v; i*v " -v'';^r%"v"     V" л, 'ЙЭГГи^бВв^вет eiiiiir'CejtbatoBa

Федора' Алексеев«^а>''документ ах^архива ^нё^Ьзсрак^ось; :VV V * • Основание^ 'Ф^;^Х44';»6в.1^4*' 285V:i^4oV;;'^';b? Г - *

,\ tepesVop = ^\ V }':ri''£.: Лактионова

ВЫСОЧИНСКИЙ ИВАН ЯКОВЛЕВИЧ

Спецпоселок Щудог, Корткеросский район

В 1931 г. наша семья, проживавшая на хуторе Прыдки Даниловского района Волгоградской области, была раскулачена и выслана на спецпо­селение в Коми АССР. Состав семьи: мать — Высочинская Марфа Федо­ровна, 49 лет, брат Михаил, 18 лет и я, Иван, 11 лет.

До станции Котлас нас везли по железной дороге, затем перегрузили на баржи и везли по Вычегде до села Небдино Сторожевского р-на. Через непродолжительное время перевезли во вновь строившийся поселок Щудог, что примерно в 20 км от Небдино.

В сентябре мать умерла, брат Михаил уехал в неизвестном направле­нии, меня определили в детский дом с. Палевицы Сыктывдинского райо­на. С 1937 по 1941 гг. обучался в горном техникуме в пос. Ухта; по оконча­нии работал на газовом промысле пос. Крутая комбината Ухтанефть. В1941 г. был призван в армию, демобилизовался в 1945 г. инвалидом 2 группы.

Убедительно прошу Вас подтвердить факт высылки нас на спецпосе­ление в Республику Коми, т.к. УВД Волгоградской обл. этими данными не располагает...

Рассчитываю на Ваше внимание.

15 июня 1999 г.

Заявление в МВД РК Хранится в НА РК.

93

УСТЬ-КУЛОМСКИЙ РАЙОН

ВИШНЕВСКАЯ (ДЕРИНГ) ЮЛИЯ ДАВЫДОВНА

Спецпоселок Расью, Усть-Куломский район Спецпоселок Коччойяг, Сыктывдинский район

Деринг Давыд Иванович, 1914 г.р., немец, м.р. с. Новая Норка, Добринский с/с, Сталинградская обл., м.п. по месту рождения. Выслан в 1930 г. на основании Постановления СНК и ЦИК от 01. 02.1930 г. как член семьи кулака. М с/п: п. Веж, Усть-Кулом­ский р-н, Коми АССР; п. Коччойяг, Сыктывдинский р-н, Коми АССР. С/с: жена — Деринг (Слепухина) Агриппина Яковлевна, 1918 г.р.; теща — Слепухина Анна Петровна, 1894 г.р., тесть — Слепухин Яков Захарович, 1896 пр., дочь — Деринг Мария Да-выдовна, 1937 г.р., сын — Деринг Давыд Давидович, 1939 г.р.; дочь —Деринг Юлия Давыдовна, 1942 г.р., дочь —Деринг (Рыб­кина) Валентина Давыдовна, 1950 г.р., сын— Деринг Влади­мир Давыдович, 1953 г.р.*

Вишневская (Деринг) Юлия Давыдовна родилась 18 апреля 1942 г. в селе Часово Сыктывдинского района Коми АССР в семье спецпересе­ленцев Деринг Давыда Ивановича и Агриппины Яковлевны.

Мать, Деринг (Слепухина) Агриппина Яковлевна, родилась 6 июня 1918 г. на хуторе Ширяй Иевлинского района Волгоградской области. У них была большая семья: мать Кондоурова Анна Петровна, отчим Кондоуров Ни­колай Акимович, дед Кондоуров Аким, брат Павел, младшие сестры Алек­сандра и Мария. Они были казаками.

Отец, Деринг Давыд Иванович, родился 3 декабря 1914 г. в деревне Новая Норка Камышинского района Саратовской области. Его семья: мать — Деринг Луиза Андреевна, отец — Деринг Иван, братья Иван и Андрей.

Родителей Агриппины Яковлевны объявили кулаками, отобрали иму­щество и в 1930 г. семью в полном составе сослали на север. Маршрут переселения был одинаков для многих раскулаченных семей: сначала их по железной дороге довезли до Котласа (в вагонах для скота, без элемен­тарных условий и питания). Потом на баржах, буксируемых катерами, плыли по реке Вычегде до Усть-Кулома. Там происходила сортировка переселенцев, и их распределяли по поселкам. Оттуда семью привезли в поселок Расью на лесозаготовки.

Семью Давыда Ивановича также раскулачили, и он вместе с матерью и двумя старшими братьями в 1930 г. был отправлен на спецпоселение в Коми край.

* Покаяние: Мартиролог/ Сост. Г.Ф. Доброноженко, Л.С. Шабалова Т 4 Ч 1 С. 872.

94

В таежном поселке выходцам с южных областей России в то время жилось очень трудно, люди умирали с голоду. Приходилось просить ми­лостыню у местных коми, потому что они были зажиточными.

В 1933 г. Агриппина Яковлевна и Давыд Иванович поженились. У них родились дети: Мария (1937 г.р.), Давыд (1939 г.р.), Юлия (1942 г.р.), Алек­сандр (1947 г.р.), Валентина (1950 г.р.), Владимир (1953 г.р.). Родители работали на лесоповале за паек хлеба. Надо было выполнять и перевы­полнять норму, чтобы получить те крохи, которые полагались по карточ­кам. Дети, как могли, помогали родителям. Много пришлось им натер­петься унижений и оскорблений как кулакам.

В 1941 г., когда началась Великая Отечественная война, деда Юлии Давыдовны Кондоурова Николая Акимовича забрали на фронт. Он вое­вал под Ленинградом, там и погиб.

В 1942 г. Деринга Давыда Ивановича призвали в трудармию на строи­тельство железной дороги в Кожве до Печоры. На фронт его не взяли из-за неблагонадежности, так как он по национальности немец. На стройке он заболел, его комиссовали, и через девять месяцев он вернулся к се­мье. Он был очень худым и изможденным, на стройке работали день и ночь, как рабы, их почти не кормили.

Позже всю семью перебросили из поселка Расью в поселок Коччойяг (Пычимский леспромхоз). Родители работали на лесоповале, потом Да­выд Иванович стал работать кузнецом. Дети ходили в школу в Часово за 5 км от дома.

До 1953 г. семья Деринг считалась спецпереселенцами. Они были вынуждены каждый день отмечаться у коменданта, не могли никуда вые­хать, их постоянно унижали, били, притесняли, обзывали врагами наро­да. Дети не могли поступить учиться в профессиональные учебные заве­дения.

В 1954 г. надзор отменили и людям стали выдавать паспорта. Они больше не ограничивались в перемещении и могли ехать куда хотели. Но на родину семья Деринг не поехала, ведь прошло много лет, люди при­выкли к суровому климату Коми края, здесь уже была более или менее налаженная жизнь. Позже всю семью реабилитировали, признав, что они ни в чем не виноваты.

Вишневская (Деринг) Юлия Давыдовна, дочь спецпереселенцев, ро­дилась уже в Коми АССР, в селе Часово. В 1957 г. окончила семилетнюю школу, затем в 1960 г. — строительное училище № 9. В 1961 г. приехала на комсомольскую стройку Сыктывкарского ЛПК, первое время строили временное жилье (ВДП) для строителей СЛПК. Работа была тяжелая. Од­новременно она училась в техникуме, окончила его в 1981 г. После окон­чания техникума работала сменным мастером на заводе КПД, сейчас на заслуженном отдыхе.

Юлия Давыдовна вышла замуж, у нее есть сын, внуки.

95

Хотя прошло с тех пор уже очень много лет и семью давно реабилити­ровали, но отголоски того страшного времени не дают покоя и по сей день. Люди, которые пережили тот кошмар, до сих пор помнят, как их унижали и оскорбляли ни за что, они обижены на власть, на судьбу, хотя и смирились с этим. Они не хотят вспоминать те времена и неохотно рас­сказывают об этом окружающим. Им больно до сих пор, хотя многие из тех, кто пока еще живет и помнит те годы, тогда были детьми.

Из фонда воспоминаний и писем научно-исследовательской лаборатории «История крестьянства Европейского Севера в 20—30-е годы XX века». Воспоминания Ю.Д. Вишневской (Деринг) по рассказам родителей записаны в декабре 2003 г. студенткой факультета управления А.В. Лужковой.

УДОВИЧЕНКО СТЕПАН ТРОФИМОВИЧ

Спецпоселок Пивью, Усть-Куломский район

Удовиченко Степан Трофимович, 1883 (1884) г.р., украинец, м.р. с. Новая Полтавка, Екатериноспасская губерния, м.п. х. Кули­ковский, Мачушанский с/с, Еланский р-н, Воронежская обл. Выслан в 1931 г. на основании Постановления СНК и ЦИК от 01.02.1930 г. как бывший кулак 2-й категории. М. с/п: п. Пивью, Усть-куломский р-н Коми АССР. С/с: мать — Удовиченко Мария Спиридоновна (Степановна), 1860 г.р.; отец — Удовиченко Тро­фим Никитич, 1860 г.р.; жена — Удовиченко Мария Евминовна (Евдокимовна), 1883 г.р.; сын — Удовиченко Антон Степанович, 1916 г.р.; внучка — Удовиченко Валентина Анатольевна, 1943 пр.; внучка — Удовиченко Нина Антоновна, 1946 пр.*

История моей жизни

Моим детям и внукам

Родился я на хуторе Куликовка Мачешанского сельсовета Еланьского района (в то время Саратовской области) 16 января 1916 г. Хутор Кули­ковка находился в 7 км от села Мачехи и в 67 км от станции Филонове

Хутор наш был небольшой, всего 18 дворов— 18 единоличных хо­зяйств. Хуторские родители не отдавали своих детей в школу, которая находилась в с. Мачеха, а нанимали учителя с соседнего хутора Никулин-ка. Учитель вел только два класса — первый и второй, учеников было не больше десяти. Учил по квартирам — неделю у одного ученика, неделю

* Покаяние: Мартиролог / Сост. Н.М. Игнатова...Т. 4. Ч 2 С 527

96

— у другого. И мне предстояло учиться в этой школе, несмотря на то, что я знал буквы, умел складывать и вычитать. Когда я пришел в школу, учи­тель спросил, у кого я учился. На что я ответил: «У сестры и матери». Через некоторое время он пересадил меня за другой стол, т.е. во 2-й класс.

А на следующий год меня отдали в настоящую школу в 3-й класс в село Мачеха. Устроили меня на квартиру у вдовой женщины, муж которой погиб в революцию 1917 г. Ее старший сын был женат, а с младшим мы учились в одном классе. Мы с ним не ладили, ссорились, а иногда даже дрались. Я его не боялся, он был слабее меня. Ни мои родители, ни его мать не знали, что мы ссорились. В этой школе и на этой же квартире я закончил и 4-й класс. Учился я охотно и с любовью. Математика и грам­матика давались легко, а вот читать я ленился, и читал плохо. На выход­ные дни, особенно если погода была хорошая, частенько убегал домой (наш хутор находился 7 км от с. Мачехи), а в понедельник рано утром отец запрягал лошадь и увозил меня обратно в школу.

В 5-й класс ШКМ (школа колхозной молодежи) меня не приняли, ссы­лаясь на то, что я из зажиточного хозяйского двора. Так закончилась моя учеба и началась для меня и моих родителей совершенно другая жизнь. Назревала сплошная коллективизация и раскулачивание зажиточных хо­зяйств. Хозяйство нашей семьи было довольно крепкое.

Семья состояла из шести человек:

• Дедушка Трофим (1865) с бабушкой Марией;

• Отец Степан (1883) с матерью Мариной (1885);

• Сестра Феня (1909) и я — Антон.

Моя старшая сестра Нюра (1906) была выдана замуж за Василия Крышку на хутор Камаревка за 25 км от нашего хутора. На этом хуторе жили и три двоюродных маминых брата. Вскоре и сестра Феня вышла замуж в нашем хуторе через один двор от нас, за Константина Бута.

Хозяйство у нас было большое:

•земли 30 десятин;

•10 рабочих лошадей, 10 коров (это кроме молодняка), 5 овец, сви­ньи;

•инвентарь: косилки травяные и хлебные, сеялки разные, плуги, боро­ны, грабли конные и многое другое.

Землю хуторяне делили на каждую семью по количеству членов и перемеряли через каждые 5 лет, потому что состав семьи менялся. Мы с товарищем бегали смотреть, как саженем двухметровой ширины отмеря­ли полосы земли и делали заметки на своей полосе. Земля была тяже­лая для вспахивания, и поэтому запрягали по 5 лошадей в один плуг. Одна пятерка лошадей работает с раннего утра до обеда, а вторая пя­терка — с обеда до позднего вечера...

Свой пай земли мы засевали в основном пшеницей и частично ячме­нем и овсом. Овес сеяли на корм лошадям. Из ячменя мололи муку для корма свиньям и лошадям тоже. Мякину сбрызгивали водой, перемеши-

97

J

1 )

План дома деда Трофима и бабы Марии (построен в 1921 г.)

троен в 1921 г.)

вали с ячменной мукой, и лошади любили есть этот корм. Ячменной и овсяной соломой кормили рогатый скот. Овец кормили сеном, которое арендовали у казаков.

Пшеничная солома шла на постель свиньям, а еще много пшеничной соломы шло на отопление дома — топили соломой две печи-голландки. Вечером бабушка или мама запихивали в топку печи пучки принесенной в хату большой вязанки соломы. Пшеницу мололи на муку, избытки про­давали на базаре. Базары были очень большими. На базаре ходили скуп­щики и закупали пшеницу, скот на мясо. Иногда отец брал меня с собой. Мне все там было интересно. Там и карусель была.

Усадьбы у хуторян были большими. Наш дом на хуторе Куликовка построен был в 1921 г. дедом Трофимом. А до этого мы жили в хате, куп­ленной у немцев. Наш новый деревянный дом был из трех больших ком­нат с коридором на всю длину дома и объемной кладовой. Во дворе на­ходились постройки для скота, гумно. На усадьбе садили картофель, огур­цы, помидоры, горох, подсолнечник. Семечек хватало для изготовления подсолнечного масла на целый год.

Наша семья года два держала на хозяйстве работника. Его звали Во­лодей. Отцу пришлось рассчитать его, потому что он подружился с млад­шей сестрой братьев Кулик (их было трое), она тайно сделала аборт и умерла. Да и правительство к тому времени строго запрещало держать работников в хозяйстве.

98

В наших краях был обычай — молодоженам выделять часть хозяй­ства с землей, чтобы молодая семья могла жить самостоятельно. И моим старшим сестрам выделили: отец — по паре рабочих быков, мать — ко­рову, бабушка с дедушкой — по овце.

Наступил 1929 г. Убрали урожай. Обмолотили пшеницу, ячмень, на нас сразу наложили хлебный налог. Мы с отцом двумя подводами вывез­ли хлеб на районный элеватор. На нас снова наложили налог, мы снова вывезли хлеб. Наложили в третий раз, но вывозить уже больше было нечего. Вскоре после этого пришли уполномоченные и арестовали отца за невыполнение сдачи налога.

В декабре 1929 г. забрали у нас всю скотину и заставили меня и де­душку отогнать скот в Мачеху в сельсовет, а нас переселили из дома в летнюю кухню. Вернулись мы с дедушкой домой и вскоре нас арестовали и угнали пешком в районный центр за 25 км, в г. Елань.

Поместили нас в большую комнату. Было много народу, все лежали на голом полу без постели друг возле друга. Через неделю меня с моим товарищем отпустили домой как несовершеннолетних. В летней кухне мы прожили до середины лета 1930 г. К нам через некоторое время верну­лась наша лошадь — рыжая матка. По ней было видно, что она доволь­на, что пришла домой, и я был рад ее приходу. Я ухаживал за ней, кормил сеном, выпускал на пастбище. Один раз я ездил на мельницу молоть пшеницу с троюродным братом — Степаном Куликом. Мы привыкли к та­кой жизни и думали, что так и будем жить.

А ранней весной этого же года из хутора выслали две семьи: Вереща-ков Максима и Никиты и Прокопия Бута. Прошел слух, что их увезли на Соловки. На самом деле их отправили в г. Караганду на угольные шахты. И слышно опять было, что, не имея опыта работы в шахте, Виктор и Анд­рей с их отцом Федором попали под завал и погибли. После раскулачива­ния, когда забрали у нас всю скотину, комсомольцы-активисты постреля­ли всех хозяйских собак и кошек и сдали их в заготпушнину. Погибли и наши две собачки, и мы зимовали без них.

Сватов наших и Нюрину семью раскулачили на год раньше нас. Она вышла замуж в богатую семью. После раскулачивания вся семья, а их было 10 человек: двое стариков, свекр и свекровь с четырьмя детьми (две девочки, 10 и 12 лет, и двое малышей), Нюра с мужем — покинули хутор Комаровка. Муж Нюрин ушел сразу же и пропал без вести, а ос­тальные покинули хутор позже. Нюра с дочкой осталась у Штаньковых. Позже она списалась с Василием Погореловым, которого выслали рань­ше в Караганду. К этому времени у Василия умерла жена и Нюра уехала к нему и вышла за него замуж.

К весне 1930 г. в нашем хуторе организовали колхоз. Председателем хуторского колхоза назначили дядю Кузьму Кулика. Колхозный двор уст­роили в усадьбе высланного Прокопия Бута. Колхозники отвели на Бутов

99

двор своих лошаденок и коровок, а весной начали проводить посевную на земле, вспаханной еще осенью хозяевами усадеб.

Сенокос у нас всегда начинался сразу после Троицы. Дядя Кузьма Кулик предложил мне поработать в колхозе на моей лошади — сгребать сено. Но дня через три лошадь мою забрали на колхозный двор, а нас выселили из летней кухни в дом дяди Яши Беленко, нашего дальнего родственника, которого выслали раньше. Поместили к дяде Яше нас тро­их — меня, маму и бабушку (отец и дедушка были арестованы) — и сес­тру Феню со свекровью и четырьмя детьми. Так прожили мы недолго, ближе к зиме нас перевели в бедняцкую хату (хозяина Голушко), в кото­рой мы прожили до мая 1931 г.

В мае 1931 г. подошли к нашей хате подводы, посадили нас (пятеро взрослых и четверо детей) и повезли в районный центр г. Елань на товар­ную станцию железной дороги и поместили в большие дощатые сараи — бывшие купеческие склады.

Через некоторое время к нам привезли наших мужчин — отца и де­душку. Прожили мы на станции дней десять. Потом подогнали товарные вагоны. Мы их называли телячьи, потому что в них возили скотину. Ваго­ны были приготовлены к своему назначению — в них по обе стороны в два яруса были сооружены нары. Был дан приказ загружаться. Погружа­лись медленно, неохотно, было много слез. Некоторые не хотели ехать, пытались остаться — не получилось. В это время привезли на подводах с нашего хутора еще три семьи: две семьи Лобурец и семью Бута Степа­на Николаевича (его жена была моей родной тетей — отцова сестра). Семья тети была большая — пять человек взрослых и трое детей. Погру­зились мы в вагоны и распрощались навсегда со своим хутором.

Мы не знали, куда нас везут, власти ничего нам не говорили, только мужчины догадывались, что везут нас на север. Приехали мы в Котлас. Нас было очень много — целый состав товарного поезда и каждый вагон переполнен людьми. По-моему, это были люди из двух районов — Елань-ского и Руднянского. Погрузили нас из вагонов в баржи. Баржи были ог­ромными и крытыми. Их оказалось шесть. Забуксировали нас два паро­хода и потащили вверх по реке Вычегде. Ехали без остановок день и ночь, только в г. Сыктывкаре сделали остановку. Сыктывкар тогда назывался Усть-Сысольск, а территория Коми республики входила в состав Архан­гельской области. Выделение Коми республики из Архангельской облас­ти произошло в 1921 г.*

В Сыктывкаре нам всем выдали круглые большие буханки ржаного хлеба, спеченные на поту без форм, и мы впервые попробовали ржаной хлеб. Дома у нас пекли только пшеничный хлеб, потому что рожь у нас не сеяли.

Плыли дальше. Две баржи оставили в Сторожевском районе. Там ос­тались семья моей тети и одна семья Лобурец. Четыре баржи потащили

* Так в текст. 100

дальше. В Усть-Куломском районе оставили еще две баржи. Выгрузили и нас, причем высадили на противоположный берег от села Усть-Кулом. Оставшиеся две баржи потащили дальше по Вычегде до села Вольдино. В Вольдино была последняя выгрузка сосланных.

Выгрузились мы на ровный берег, на лужок, как раз на Троицу это было, и вдруг пошел снег и накрыл всю землю. Все испугались, но снег вскоре расстаял. Как выяснилось позже из рассказа моей жены Клавы (тоже за­помнившей выпавший снег на Троицын день), на этих же баржах и в это же время везли и воронежских раскулаченных до с. Вольдино, а дальше пешком они добирались до реки Печоры в поселок Ичет-ди.

Нас начали перевозить на волокушках в село Носимо и размещать по квартирам местных жителей. Из наших знакомых вместе с нами оказа­лись семья Лобурец и наша Феня со свекрами.

Местные жители коми деревни относились к нам с сочувствием, жа­лели и говорили «конеръяс морт, конеръяс морт!» — «бедные люди, бед­ные люди!». Коми люди очень добрый народ.

Всех мужчин начиная с 15 лет мобилизовали на работу и распредели­ли по строящимся объектам. Часть рабочих отправили на строительство будущего поселка Пивью, часть рабочих — на постройку моста через речку Пивью, а остальных — на строительство дороги к поселку. Дорога уже была. Но по ней можно было ездить только зимой, а летом нельзя из-за низких болотистых участков. И вот нам приказали проложить лежневку на низких местах. Мы с отцом попали в одну бригаду на строительство лежневой дороги.

А строили следующим образом. Ложили четыре хлыста вдоль дороги в метре друг от друга, затем делали накат, т.е. поперек на хлысты ложили бревна, а сверху по краям ложили живину (тонкая длинная жердь) и приби­вали колышками, чтобы поперечные бревна не сдвигались в кучу при езде. Бревна заготавливали у обочины дороги и подносили на себе.

А когда проложили лежневку до поселка, нас перевели на строитель­ство п. Пивью. В деревню Носимо, где осталась наша семья, мы с отцом больше не попали. Осенью на волокушках по новой дороге стали перево­зить в поселок семьи. А поскольку жилье в поселке еще не было постро­ено (успели построить жилье коменданту и завхозу да хозяйственные постройки: склад для продуктов, погреб для картошки привозной), то се­мьи привозили и оставляли на низком берегу, не доезжая моста, где рос­ли высочайшие ели. Под ними и размещались переселенцы. Мастерили курени из еловых веток и коры березы. Не было спасения от комаров, кусали и днем и ночью, особенно детей. Спасались только дымом от кос­тров. На противоположном правом берегу, где размещался поселок, рос­ли сосна и береза. Там комаров было меньше. В обрывистом берегу реки и начали копать землянки для жилья переселенцы. По приезду нашей семьи — бабушки, дедушки и мамы — мы тоже соорудили землянку с окошком.

101

Начали выдавать продуктовый паек.

• Рабочим давали на день 700 г хлеба и какой-то приварок (крупы);

• Остальным — 300 г хлеба и немного крупы.

С наступлением зимы, когда выпал снег, почти всех рабочих отправи­ли на лесозаготовку в ближайшие лесопункты. В поселке оставили не­скольких рабочих строить пекарню и магазин. Жилые дома зимой не стро­или. Нас с отцом отправили в лесопункт на заготовку леса. Мы валили деревья, обрубали ветки и сучья, корили. Ветки и сучья обязательно скла­дывали в кучи, чтобы не мешали вывозке леса и для порядка.

А в поселке от плохих условий зимовки и недоедания начался мор. В первую же зиму умер дедушка. Нас с отцом не оповестили о смерти де­душки, потому что мы находились далеко от поселка, а связи с поселком никакой не было. Узнали о смерти, когда мы вернулись домой в поселок, весной. Хоронили всех умерших в общей яме (2x2 м) без гробов. Больше смертей приходилось на весну.

По возвращении в поселок меня с отцом направили на строительство жилых домов. Строили дома барачного типа — по середине дома длин­ный коридор, а по обе стороны — большие комнаты (6x6 м каждая). В комнатах сооружали нары. В каждую комнату заселяли по 4 семьи.

Когда построили два дома, то и нашу семью поселили в одну из ком­нат. Воровски ходили в Усть-Кулом менять вещи на продукты. Ходил и я. Мама давала что-нибудь из вещей, и я ходил по дворам менял и попро­шайничал. Жители Усть-Кулома относились к нам с пониманием.

Летом 1932 г. некоторые тайком начали уходить на родину Уходить с поселка запрещалось, не разрешал комендант, следили активисты — при­служники коменданта (наши же поселковые). Уходили из поселка не по мосту, а где-нибудь в брод через речку, тайком. Невозможно описать всех тягот нашей невыносимой жизни, которая продолжалась более 3 лет.

Весной, в мае, 1933 г. умерла бабушка. Отец в это время был на лесо­заготовке, и хоронил бабушку я. Положил на подводу, она была такая маленькая, легенькая и худенькая, подвез к яме и столкнул с воза в об­щую могилу Так хоронили своих все.

Вторую половину лета пережить было легче, потому что в лесу появ­лялись ягоды и грибы. Много грибников и ягодников блудило и погибало в лесу. Мне приходилось перекапывать колхозное поле уже после уборки картофеля, чтобы найти там оставшуюся картошку. Наберешь ведерко картошки и тащишь в поселок родителям за 50 км (п. Пивью находился от Усть-Кулома в 50 км).

В декабре 1933 г. шлялся я неприкаянный по Усть-Кулому, Ночевать приходилось в теплых банях (после мытья хозяев), потому что местным жителям не разрешалось пускать переселенцев на ночлег под угрозой большого штрафа. И вот один единоличник, Мишарин Александр, пред­ложил мне поработать за него на его лошади. Он не захотел вступать в колхоз, и на него и его лошадь наложили трудовую повинность — возить

102

в лесопункты продукты: муку, хлеб, крупы. Сам он занимался рыбной лов­лей и работать на лошади ему было некогда. Я с удовольствием согла­сился. Хозяева мои, коренные жители Усть-Кулома, оказались милыми людьми, отнеслись ко мне очень хорошо. У них было трое детей: 2 маль­чика небольших и девочка лет 8.

Питался я отдельно. Мне выдавали рабочий паек по карточке. Про­дукты, которые я доставлял в лесопункты, я не трогал, за недостачу хозя­ин выгнал бы меня с работы. И все же однажды, ближе к весне, я привез продукты в магазин, выгрузил их, а продавец попросил меня перевезти хлеб из пекарни в участок.

Буханки большие! Я одну буханку спрятал в снег под кустик недалеко от дороги. Когда я вернулся обратно, продавец обнаружил пропажу, ос­мотрев сани, ничего не нашел и отпустил меня. Я решил заехать в п. Пивью к родителям, а это было не по пути. За всю зиму я ни разу не был у них. Отцу и маме я привез гостинец —украденную буханку хлеба и овес (дал лошади). У родителей я заночевал. На утро мать стала просить меня взять с собой в Усть-Кулом, чтобы устроиться там на работу нянькой. Я согласился. Поставили мы сундук на сани, в который уложили вещи ма­тери (отцу оставили только постель) и поехали. Отец остался на поселке один, он в ту зиму работал овчаром.

По приезду в Усть-Кулом хозяйка пригласила нас на ужин. Накрыла стол. Мама выложила на стол свой поселковый хлеб (смешанный с ка­кой-то примесью), а хозяйка подала свой — испеченный дома. И мама ела хозяйский хлеб. Он был вкуснее. Я хорошо запомнил — поселковый паевый хлеб был невкусным, почти непригодным для еды.

Наступила весна. Мне пришлось идти в поселок к отцу. Мать устрои­лась в няньки, как хотела, а летом ушла пешком на родину. Шла она из деревни в деревню, зарабатывая на еду шитьем. А в Котласе ей удалось сесть на поезд. В то время все поезда до самой Москвы проверялись военными, искали беглых переселенцев. Она ехала без билета в общем вагоне, при обысках пряталась под лавку и только в Москве купила билет и благополучно добралась в Сталинград к Фене и Косте.

Феня и Костя с маленькой Клавой (1930) на руках ушли из поселка раньше (по-моему, летом 1933 г.) и устроились в Чепурниках. Смогли ус­троиться работать в песчаном карьере, грузили песок в вагоны для от­правки на стеклозавод.

После получения письма от матери у нас с отцом возникла мысль бежать на родину. Осенью, примерно в ноябре, 1934 г. меня поселковые власти направили на работу в лесопункт, а отец остался работать в по­селке. Мы с отцом договорились бежать весной по открытии реки Вычег­ды. Встречу назначили в Усть-Куломе, у моего бывшего хозяина А. Миша­рина. Так и сделали. Переночевали мы у хозяина, а рано утром пошли к реке, стащили лодку в воду, поплыли вниз по течению. В то время хлеб (не то ячменный, не то кукурузный) можно было купить вольно.

103

Проплыли мы Сыктывкар, плывем дальше. В 30 км ниже Сыктывкара, у с. Часово, к нам на перерез выплывает лодка. Человек в лодке кричит: «Стой» — и машет нам рукой. Это был активист-комсомолец с револьве­ром в руках. Нас вернули в Сыктывкар и посадили в тюрьму. Там нам предложили вернуться в поселок, от чего мы категорически отказались. Через несколько дней нам зачитали судебный приговор без суда. Отцу дали 2 года и 6 месяцев, а мне — 2 года лагерного режима и отправили опять пароходом на пересыльный пункт — п. Вогвоздино (в 80 км от Сык­тывкара ниже по течению).

По истечении некоторого времени меня назначили на этап, куда — неизвестно. Нас было человек 50. Гнали пешком по плохому тракту. Про­ходили 25 км за день. Ночевали прямо на дороге. Стрелки менялись; а когда мы пришли в Княжпогост, то заночевали в каком-то сарае на нарах. Наконец мы пришли в п. Водный (в нескольких километрах от Ухты), нас загнали в зону.

Еще в Сыктывкаре, в тюрьме, мы с отцом встретили нашего поселко­вого парня — Бессонова Василия. Он проходил по тому же делу, что и мы. И со мной одним этапом прибыл в п. Водный.

Об отце я ничего не знал. Из поселка Водный я написал письмо в Сталинград матери и Фене. Они мне сообщили адрес отца, что он нахо­дится в лагере в Нижнем Чове под Сыктывкаром. После мы с отцом пе­реписывались.

Нас с Василием записали в строительную бригаду. На строительство жилого поселка Водный. Мы с ним решили подождать до августа, когда поспеет в лесу ягода, и снова бежать. Запаслись хлебом, и опять — по­бег. Бежали прямо со стройки в конце рабочего дня, потому что из зоны убежать намного сложнее.

Шли ночью рядом с дорогой, чтобы не заблудиться, старались уйти подальше. Когда развиднелось и пригрело солнышко, мы сделали при­вал, чтобы поспать и отдохнуть. А вечером отправились дальше. Шли лесом, было слышно шум машин. Идти по мягкому мху было тяжело. Ког­да полностью стемнело, мы решили выйти на дорогу, думали, услышим машину — спрячемся в лесу. Совершенно неожиданно с обочины дороги поднимается человек и говорит:

- Стой. Кто идет? — и клацает затвором винтовки. Затем командует:

- Кладите вещи и отходите в сторону.

Мы положили свои сумки и отошли. Он проверил вещи и спрашивает:

- Бежали с п. Водного? Забирайте вещи и пошли обратно.

Обратно шли недолго: нас нагнала кузовая машина. Стрелок остано­вил машину, усадил нас в кузов спиной к кабине, сам сел в кабину с води­телем. Повезли нас в п. Водный, обратно в ту же зону. Василия затем отправили этапом дальше. Я его больше не видел. А мне за побег доба­вили 2 года 6 месяцев и отправили в зону на п. Веселый Кут. Для себя я решил больше не бегать.

104